Недавно был опубликован доклад Oxfam о неравенстве, в котором ясно говорится о власти олигархов в США. Однако такие СМИ, как Spiegel, не упоминают об этом, рассказывая лишь о том, что пять самых богатых людей в мире с 2020 года увеличили свое состояние более чем в два раза, но не указывая. При этом о том, где кроется настоящая проблема – они не сообщают.
В данной статье упоминается Facebook — соцсеть, признанная в России экстремистской. Для удобства читателей информация об этом публикуется до основного текста.
Доклад Oxfam о неравенстве заслуживает прочтения. Spiegel опубликовал о нем статью под заголовком “Доклад Oxfam о неравенстве – пять самых богатых людей в мире увеличили свое состояние более чем в два раза с 2020 года” но, к сожалению, опустил крайне интересную информацию. Вообще это относится практически ко всем сообщениям западных СМИ, опубликовавшим материалы об отчете Oxfam.
Основная мысль статьи в Spiegel довольно банальна и, вероятно, никого не удивит:
“Согласно статье, пять самых богатых людей в мире – все мужчины – увеличили свое состояние более чем в два раза с 2020 года. Речь идет об Илоне Маске, Джеффе Безосе, Бернаре Арно, Ларри Эллисоне и Уоррене Баффете.
В то же время почти пять миллиардов человек, 60% самых бедных, стали еще беднее”.
Тот факт, что почти пять миллиардов человек стали еще беднее, вероятно, не стал бы проблемой для редакции Spiegel, если бы среди пяти богатейших людей мира было несколько женщин, иначе к чему это прямое указание на то, что они “все мужчины”?
Но суть не в этом. Главное, что доклад Oxfam сейчас очень актуален, потому что он также связан с нынешними протестами фермеров. Но Spiegel предпочитает не говорить об этом своим читателям, поскольку хорошо известно, что Spiegel и другие немецкие СМИ сейчас делают все возможное, чтобы представить протестующих фермеров экстремистами и дискредитировать их протесты.
Более того, любая критика американских олигархов или западной системы в целом является табу для западных СМИ, тем более что они уже давно получают щедрые гонорары от олигархов за свои позитивные репортажи. Подобные вещи там называются “конспирологическими нарративами”, а читатели не должны ничего узнать о реальной сути проблемы.
От олигополии к монополии
Всего несколько дней назад я опубликовал статью “Повестка дня на 2030 год – Почему мелкие фермерские хозяйства на Западе доводят до банкротства и что на самом деле происходит”, в которой объяснил, что гибель фермерских хозяйств на Западе – это не естественное явление, а результат скоординированной и спланированной политики, направленной на вытеснение мелких фермеров с рынка и передачу производства продуктов питания в руки нескольких крупных корпораций, которые хотят взять под контроль рынок – а значит, цены и качество продуктов – на правах монополистов.
Политики делают все возможное, чтобы поддержать эту тенденцию, постепенно ухудшая условия труда для мелких фермерских хозяйств. Нынешние меры жесткой экономии, против которых сейчас протестуют фермеры, являются одним из таких небольших шагов, и правительство по-прежнему намерено не идти ни на какие компромиссы.
Сомневаюсь, что шуты, принимающие подобные решения в Берлине и Брюсселе, вообще понимают, что они делают. В конце концов, они лишь выполняют то, что им нашептывают корпоративные лоббисты и правительственные советники, которые также являются выходцами из корпоративного сектора. Такая марионетка, как, например, Роберт Хабек, который знает об экономике столько же, сколько толстый боров знает о прыжках в высоту, вообще не может сообразить, что он делает.
На Западе наблюдается концентрация рыночной власти во всех секторах экономики, что неизбежно приведет к монополиям, а во многих секторах уже привело к олигополиям, при которых менее горстки компаний доминируют на рынке и поэтому могут устанавливать цены. Я подробно описал это в своей статье и указал на то, что эти корпорации в свою очередь контролируются всего несколькими сверхбогатыми людьми, которых западные СМИ ласково называют “филантропами”, хотя на самом деле это беспринципные олигархи, которые используют свои деньги для оказания влияния на политику, чтобы стать еще богаче и могущественнее.
Доклад Oxfam полностью подтверждает мои тезисы. Одна из четырех глав доклада посвящена проблеме монополий на Западе. В частности, мы узнаем, что сегодня только две глобальные корпорации контролируют более 40% мирового рынка семян. 25 лет назад 40% мирового рынка семян владели десять корпораций. Кроме того, 62% мирового рынка пестицидов контролируют четыре корпорации. Согласно отчету, в сельском хозяйстве наблюдается “растущая концентрация в производстве и торговле сельскохозяйственной и пищевой продукцией”.
Oxfam не говорит, что речь идет не только о семенах, пестицидах и торговле продуктами питания, но я указал на это в своей статье, потому что американские олигархи, которые хотят взять все это под свой контроль, также скупают сельскохозяйственные земли в больших масштабах, когда мелкие фермеры вынуждены отказываться от них, потому что правительственные меры делают невозможным их прибыльное производство.
Неоколониализм, олигархи и кланы
Oxfam также подкрепляет российскую критику западной системы, поскольку российское правительство при каждом удобном случае обвиняет Запад в неоколониализме. Формально большинство бывших колоний сейчас являются независимыми государствами, но они продолжают эксплуатироваться Западом, причем концентрация происходит и здесь, в результате чего несколько американских олигархов получают большую часть пирога. Oxfam пишет, что сохраняется “экстракцивистская” модель колониального типа.
Мое предупреждение об американских олигархах также подтверждается Oxfam, поскольку в докладе о власти инвестиционных и хедж-фондов можно узнать, что “экономическая власть таких индексных фондов настолько сконцентрирована, что “в ближайшем будущем около двенадцати человек будут обладать фактической властью над большинством американских акционерных компаний”.
Эти двенадцать человек – сверхбогатые люди, которых я назвал “американскими олигархами”, хотя я бы предпочел говорить о “двенадцати личностях и семейных кланах”. Например, если мы говорим о Билле Гейтсе – речь идет о личности, а если учитывать, что, например, Джордж Сорос уже стар и скоро умрет, а его состояние перейдет к его детям, и Сорос уже решил, кто из сыновей возглавит клан в качестве главы семьи – речь идет о клане. Так было с Рокфеллерами почти сто лет назад, и теперь Рокфеллеры – это клан, у которого есть глава, и их власть непоколебима.
Я перевел соответствующую главу о монополиях из доклада Oxfam, чтобы вы могли прочитать ее сами и решить, разделяете ли вы мои выводы.
Начало перевода:
Новая эра монопольной власти
В этой главе рассматривается ключевой инструмент, усугубляющий неравенство: концентрация корпораций и рост глобальной монопольной власти. Миллиардеры и могущественные финансовые фирмы доминируют в собственности корпоративных монополий, которые, в свою очередь, доминируют во все большем количестве наших экономик, перемещая и концентрируя огромное богатство и власть в руки нескольких сверхбогатых людей.
2.1 Монополии подпитывают неравенство
Мы живем в новую эпоху монопольной власти. Небольшое число постоянно растущих корпораций оказывает огромное влияние на экономику и правительства, обладая, как показано в этом документе, практически неограниченными полномочиями завышать цены для потребителей, занижать зарплаты и издеваться над работниками, ограничивать доступ к основным товарам и услугам, препятствовать инновациям и предпринимательству, а также приватизировать общественные и коммунальные службы ради собственной выгоды.
Монополистические компании не только велики, но и могут контролировать рынки, устанавливать правила и условия обмена с другими компаниями и работниками, а также устанавливать более высокие цены, не опасаясь потерять бизнес. Монопольная власть порождает еще большую власть и позволяет монополиям наживаться на фирмах и работниках, входящих в круг их влияния, что приводит к еще большему неравенству.
Такие организации, как МВФ, согласны с тем, что монопольная власть увеличивает и усугубляет неравенство. Монополии вызывают макроэкономический переход от труда к капиталу – “перераспределение располагаемого дохода многих в доходы от капитала, дивиденды и зарплаты руководителей немногих”. Создавая дефицит для повышения цен и увеличения прибыли, монополии создают регрессивное перераспределение доходов и богатства в экономике: от рабочих и потребителей, которые перегружены более высокой нормой прибыли, к руководителям и владельцам, которые чаще богатеют и владеют акциями.
Исследования МВФ показали, что рост монопольной власти является причиной 76% случаев снижения доли трудовых доходов в обрабатывающей промышленности США; без нее доля трудовых доходов оставалась бы неизменной на протяжении всего XX века. Оптимистичные исследования показывают, что антимонопольное законодательство обращает эти тенденции вспять – снижает цены, увеличивает количество предприятий, повышает заработную плату и занятость работников. В то время как монопольные цены наносят ущерб более бедным слоям населения, экономия от борьбы с монополиями приносит им непропорционально большую пользу.
Частные монополии – это не абстрактное явление; они играют важную роль в организации жизни простых людей во всем мире, влияя на то, сколько мы зарабатываем, какую пищу можем есть и позволить себе, к каким лекарствам имеем доступ и какие права человека реализуются (или нарушаются). Слишком часто транснациональные монополии используют свою власть для вторжения в частную жизнь и искажения общественного мнения, заботясь больше о своих прибылях, чем о национальных или общественных проблемах. В США также было показано, что они используют расизм в качестве оружия. Например, участники кампании за доступ к лекарствам критикуют “научный расизм”, используемый для подрыва обмена научными разработками и технологиями вакцин против COVID-19 с производителями в странах с низким и средним уровнем дохода.
2.2 Пик монопольной власти
Правительства позволили крупнейшим мировым компаниям стать еще крупнее и прибыльнее. Компания Apple оценивается в 3 триллиона долларов США: эта цифра больше, чем весь ВВП Франции, седьмой по величине экономики мира. Пять крупнейших компаний мира вместе стоят больше, чем совокупный ВВП всех экономик Африки, Латинской Америки и Карибского бассейна. И хотя огромная власть корпораций – это глобальная история, неудивительно, что в рассуждениях о корпоративной власти часто доминируют американские корпорации, поскольку на их долю приходится большинство самых дорогих компаний мира.
Монополистические компании находятся под пристальным вниманием из-за “инфляции продавцов” с 2021 года. Когда шок предложения COVID-19 потряс мировую экономику, крупные компании во многих концентрированных секторах, негласно координируя свои действия, смогли поднять цены, чтобы увеличить норму прибыли, что, в свою очередь, подстегнуло инфляцию – теория, подтвержденная МВФ и Европейским центральным банком. В энергетическом, продовольственном и фармацевтическом секторах наблюдался значительный рост цен, что позволило компаниям увеличить свои прибыли такими темпами, каких не наблюдалось с 1955 года.
Такая оппортунистическая интенсивность роста цен – явление новое, но тенденция к увеличению прибыли – нет. Данные более чем 70 000 компаний из 134 стран за четыре десятилетия показывают, что среднемировая надбавка – отношение цены к себестоимости – выросла с 7% от себестоимости в 1980 году до 59% от себестоимости в 2020 году. Важно отметить, что в глобальном масштабе это увеличение произошло за счет доминирующих компаний, которые смогли увеличить свою рыночную власть, а не за счет большинства компаний. Кроме того, рост прибыли обеспечили крупные транснациональные корпорации: доля прибыли транснациональных корпораций в мировой торговле выросла в четыре раза – с 4% в 1975 году до 18% в 2019 году.
Инфляция цен – лишь одно из проявлений рыночной власти. В то же время относительный размер крупных корпораций увеличился в несколько раз. Компания Amazon, против которой правительство США подало иск в конце 2023 года, обвиняется в использовании своей монопольной власти для “повышения цен, ухудшения качества и подавления инноваций для потребителей и предприятий”.
2.3 Большая фарма, большие технологии, большое все
Концентрация рынка вездесуща. Компании по всему миру подверглись масштабной консолидации:
• 60 компаний за два десятилетия слились в десять гигантских глобальных компаний “Большой Фармы”.
• Две глобальные компании контролируют более 40% мирового рынка семян (25 лет назад 10 компаний владели 40% мирового рынка семян).
• Четыре компании контролируют 62% мирового рынка пестицидов.
• Три четверти мировых расходов на онлайн-рекламу приходятся на Meta, Alphabet и Amazon.
• Более 90% онлайн-поиска осуществляется через Google.
• “Большая четверка” доминирует на мировом рынке бухгалтерских услуг с долей рынка 74%.
• В сельском хозяйстве наблюдается “растущая концентрация в производстве и торговле сельскохозяйственной и пищевой продукцией”.
Множество уникальных на первый взгляд продуктов на полках супермаркетов, от мюсли до шампуня, на самом деле принадлежат одной и той же компании. Например, пивной гигант AnheuserBusch Inbev владеет более чем 500 пивными брендами, включая Budweiser, Becks, Corona и Stella Artois.
Монопольная власть укрепляется и реализуется с помощью многих тактик ведения бизнеса, включая: слияние и поглощение, сговор в концентрированных отраслях, агрессивное злоупотребление защитой интеллектуальной собственности и эксклюзивными контрактами для вытеснения конкурентов и более мелких компаний с рынка.
Венчурные капиталисты и монополии используют свой привилегированный доступ к финансированию для поддержки монополистических компаний, в то время как их конкуренты погибают от голода, чтобы получить от выживших компаний более высокую прибыль. Экономики стран Глобального Юга вынуждены экспортировать сырьевые товары, от меди до кофе, для монополистических отраслей промышленности стран Глобального Севера, что способствует сохранению колониальной модели “добывающей промышленности”.
2.4 Монопольные деньги
Частные финансовые компании и управляющие активами, действующие в основном от имени богатых клиентов, играют важную роль в сосредоточении экономической власти в одних руках. Частные инвестиционные компании, которые с 2009 года получили 5,8 триллиона долларов США от богатых инвесторов по всему миру, использовали свой привилегированный финансовый доступ для консолидации многих рынков путем “поглощения” небольших компаний. При этом они увеличивают собственную прибыль и прибыль компаний, которые они покупают, деформируя рынки и выступая в роли монополистов в разных секторах.
Не считая частных инвестиций, три крупнейших управляющих индексными фондами – BlackRock, State Street и Vanguard – управляют активами на общую сумму около 20 триллионов долларов США. Исследования показывают, что подобная концентрация рынка снижает стимулы для компаний конкурировать друг с другом и, в свою очередь, увеличивает монопольную власть. Вместе они контролируют почти пятую часть всех инвестиционных активов в мире. Совместное владение столь малым количеством финансовых компаний подрывает справедливость во всей экономике. Более того, исследование Гарварда показало, что экономическая власть таких индексных фондов настолько концентрирована, что “в ближайшем будущем около двенадцати человек будут обладать фактической властью над большинством американских акционерных компаний” – такие опасения высказал сам основатель Vanguard.
Эта финансиализация корпораций, когда огромные финансовые рынки играют все большую роль в экономике, усилила ориентацию на краткосрочную прибыль, а не на долгосрочные цели. Кроме того, она отвлекла инвестиции от производственных целей и вместо этого стала действовать в интересах экстремального капитала, а многие нефинансовые компании стали все больше ориентироваться на финансовые инструменты и деятельность. Примером такого подхода является модель многих хедж-фондов, которая заключается в том, чтобы найти и купить недооцененную компанию, продать активы и уволить сотрудников для получения краткосрочной прибыли, а затем перейти к следующей цели. Хедж-фонды работают от имени состоятельных инвесторов; минимальные инвестиции в хедж-фонды начинаются от 100 000 долларов и доходят до 2 миллионов долларов.
Когда крупные компании предпринимают шаги, направленные на достижение поставленных целей, например, выплачивают заработную плату или принимают меры по сокращению выбросов углекислого газа, они могут подвергнуться агрессивным нападкам. Доказано, что хедж-фонды рассматривают усилия компаний по повышению устойчивости как признак того, что они растрачивают ресурсы и не максимизируют акционерную стоимость. Такие компании становятся объектом внимания хедж-фондов в рамках стратегии “купить, раздеть и перевернуть”. Примером тому служит враждебное предложение Kraft Heinz о поглощении группы потребительских товаров Unilever за £115 млрд в 2017 году, которое поддержал бразильский хедж-фонд 3G Capital. На рынке частного капитала доминирует Глобальный Север: из почти 10 триллионов долларов США активов под управлением по всему миру 56% находятся в Северной Америке, 24% – в Европе и 18% – в Азии.
Однако значительная часть этих средств поступает в страны Юга. По некоторым оценкам, приток частного капитала в настоящее время превышает долю официальной помощи в целях развития в ВВП стран с низким уровнем дохода (СНД), однако некоторые из этих инвестиций отличаются высокой неустойчивостью и не способствуют инклюзивному экономическому росту. Исследование стран Африки к югу от Сахары показывает, что частные инвестиции направляются в основном в финансовый сектор и сектор ИКТ. 83% инвестиций были направлены всего в четыре страны. Исследования, проведенные в 31 стране Глобального Юга, также свидетельствуют о том, что большую часть финансовой прибыли получают крупнейшие компании, укрепляя местную экономическую элиту, которая выигрывает от расширения доступа к финансам. Рост крупного и неподотчетного сектора создает новые проблемы для национального суверенитета.
2.5 Уроки прошлого
Монополии – явление не новое. Английская Ост-Индская компания, основанная в 1600 году, превратилась в крупнейшую монополию в мире и насильственно положила начало колониальной эпохе. В конце XIX и начале XX века, особенно в США, некоторые бизнесмены стали необычайно богатыми в так называемый “позолоченный век”, монополизировав самые разные отрасли – от железных дорог до банковского дела. В качестве примера можно привести нефтяную империю Джона Д. Рокфеллера и контроль Сесила Родса над мировыми поставками алмазов.
В последний раз, когда концентрация богатства была столь высока, правительства таких стран, как США, решили бороться с частными монополиями, расширив государственную власть. Они разрушили монополии и подавили их власть, подвергнув их новой конкурентной и антимонопольной политике, финансовому регулированию и налогам. В то же время власть государственного сектора была усилена за счет преобразования некоторых отраслей в коммунальные предприятия и передачи в государственную собственность отраслей от электроэнергетики до здравоохранения (например, Национальной службы здравоохранения National Health Service в Великобритании).
Однако этот период активной государственной политики, начавшийся в начале XX века, закончился в конце 1970-х годов, когда неолиберальная экономическая политика вытеснила государственное регулирование в пользу неограниченного рынка. Антимонопольная политика была резко ослаблена и переведена на “стандарты благосостояния потребителей”. Это промонопольная парадигма, предполагающая, что крупные компании более эффективны и обеспечивают более высокую ценность для потребителей. Пока потребительские цены низкие, другие аспекты, такие как размер, власть, справедливость и демократия, не имеют значения. Но даже если принять этот глубоко ошибочный подход за чистую монету, он по своей сути не работает: консолидация рынка предсказуемо приводит к росту цен для потребителей. Эта центральная, хотя и менее известная часть неолиберальной истории привела к высвобождению капитала в интересах монопольной власти.
Другим центральным элементом истории о корпоративных монополиях, обуславливающих глобальное неравенство – исторически и сегодня – является “неравный обмен”, который отчасти является результатом того, что богатые страны и их монополистические корпорации утверждают свое господство в мировой экономике. Это включает в себя снижение цен на сырье и рабочую силу в странах Глобального Юга и агрессивное применение патентных монополий, что, в свою очередь, стало возможным благодаря дисбалансу сил в глобальных финансовых правилах и институтах.
2.6 От демократии к плутократии
Крайний дисбаланс власти, создаваемый частными монополиями, является одной из форм коррупции, которая подпитывает экономическое неравенство. Монополии действуют как правительства, управляют как правительства и конкурируют с правительствами за власть. Бывший президент США Франклин Д. Рузвельт предупреждал, что свобода демократии не будет обеспечена, если народ будет терпеть рост частной власти до такой степени, что она станет сильнее, чем само демократическое государство. Об опасности растущей власти корпораций говорил, в частности, бывший президент Чили Сальвадор Альенде: “Мы сталкиваемся с прямой конфронтацией между крупными транснациональными корпорациями и государствами. Корпорации вмешиваются в фундаментальные политические, экономические и военные решения государств”.
Как показано в главе 3, корпорации давно инвестировали в свою власть с помощью армий лоббистов, что принесло им значительные прибыли. Но мы знаем, что монополия сама по себе является властью – властью, позволяющей вырвать политические решения из демократической сферы. Как отметил миллиардер Марк Цукерберг, “Facebook во многих отношениях больше похож на правительство, чем на традиционную компанию”.
Новая эра монополий – это не неизбежное или естественное явление, а результат законов и политических решений. Отчасти это проблема, возникающая из-за крайне слабой конкуренции, но в основном – из-за концентрации частного богатства и власти, которая не уравновешивается общественным и демократическим контролем.
Эпоха монопольной власти требует от нас борьбы с монополистами, чтобы положить конец сегодняшней крайней концентрации богатства и вернуть демократию. Мы должны разрушить частные монополии и не дать компаниям стать слишком большими; мы должны покончить с монополией на знания и демократизировать интеллектуальную собственность; мы должны остановить приватизацию коммунальных служб и возродить более сильный государственный контроль.
Конец перевода