Термин “дипломатия” стал ругательством в западных СМИ, поскольку с такими “плохими парнями”, как Россия, Китай, Иран и так далее, разговор невозможен; они должны просто подчиниться воле Запада. Как это произошло?
Профессор Гленн Дисен привлёк моё внимание своим талантом объяснять сложные вопросы простым и понятным языком. Недавно он выступил с речью в Ватикане, суть которой впоследствии изложил в статье.
В этой речи он говорил о дипломатии, которая теперь стала почти ругательством на Западе. Западные страны на протяжении десятилетий выдвигали ультиматумы другим государствам. И если кто-то этому сопротивлялся, Запад угрожал, наказывал и вводил санкции, а не вел переговоры. Ну а если страны, недовольные таким развитием событий, были не особенно могущественны, Запад просто уничтожал их посредством войны.
Профессор Дисен проанализировал эту тему, рассмотрев историю прошлых веков, и, поскольку я считаю его материалы интересными и хорошо написанными, я перевёл его статью.
Начало перевода:
Как Запад криминализировал дипломатию
проф. Гленн Дисен
Трагедия политики великих держав проистекает из международной анархии, которая подразумевает отсутствие центральной власти в мире. Поэтому отправной точкой исследований в области международной безопасности обычно становится борьба за безопасность, поскольку безопасность одного государства часто означает небезопасность для другого.
Эта международная система, основанная на международной анархии, возникла в 1648 году после заключения Вестфальского мира, который заложил основу современного миропорядка. Система гегемонии рухнула, и после 30 лет войны стало ясно, что с победой нового гегемона мир не наступит. Таким образом, Тридцатилетняя война завершилась Вестфальским миром, основанным на признании того, что мир зависит от баланса сил между суверенными государствами. Соответственно, безопасность в Вестфальской системе означает снижение конкуренции за безопасность посредством попыток создания форматов для обеспечения неделимой безопасности. Вестфальский мир часто обвиняют в международной анархии, но это не кризис нашего времени.
Часто то, что Вестфальская система была основана на признании общих интересов безопасности как условия снижения взаимных угроз для достижения неделимой безопасности, упускается из виду. Таким образом, Вестфальский мир также заложил основы современной дипломатии, которая включает в себя диалог для взаимопонимания как необходимое условие для снижения конкуренции за безопасность.
Наши политики и СМИ больше этого не делают. Они не признают интересов безопасности наших противников, а значит, больше не могут снижать конкуренцию за безопасность и добиваться неделимой безопасности. Любой, кто пытается понять другую сторону, поставить себя на место противника и проявить хоть какую-то эмпатию, получает ярлык “путиниста”, “пандолюбца” или “апологета аятоллы”. Признание интересов безопасности противника стало синонимом “легитимации” или “поддержки” его политики, что рассматривается как предательство. В результате стремление к неделимой безопасности и миру становится невозможным.
В каждой войне мы сражаемся с очередной реинкарнацией Гитлера, подразумевающей, что любые переговоры – это то же самое умиротворение, поэтому мир должен быть достигнут только на поле боя. Дипломатия рискует “легитимировать” Путина, а оружие, как заявил бывший генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг, – это “путь к миру”.
Если для достижения мира необходимо победить противников, то мы больше не придерживаемся Вестфальского мира, который стремится к миру через баланс сил и смягчение конкуренции за безопасность. Напротив, мы вступили в эру новой Тридцатилетней войны – бесконечной и бесполезной борьбы за гегемонию. Поэтому мы говорим уже не о ядерной стабильности как о гарантии баланса сил, а о “ядерном шантаже”, который следует игнорировать.
Признание общих интересов безопасности?
Главная проблема нашего времени в плане снижения конкуренции за безопасность проистекает из неспособности распознать интересы безопасности наших противников. Почему мы криминализировали понимание?
Мы можем наблюдать человеческую природу: мы объединяемся в группы, и если мы сталкиваемся с внешней угрозой, мы требуем большей групповой сплоченности ради безопасности. Мы начинаем мыслить исключительно в племенных терминах: “мы” (наша группа) против “них” (чужая группа). При этом мы преувеличиваем сходство между “нами” и наши различия с “ними”. Мы — добро, они — зло, и мир интерпретируется исключительно через призму либеральной демократии против авторитаризма. В этих условиях групповая сплоченность не подвергается угрозе со стороны инакомыслящих, но при этом отсутствует и понимание другой стороны.
Групповая психология, противопоставляющая “нас” и “их”, также снижает рациональное мышление индивида, чем пользуются наши военные пропагандисты. Это связано с тем, что идеи групповой психологии, сформулированные Зигмундом Фрейдом, легли в основу оригинальной литературы по науке пропаганды, которую, в свою очередь, сформулировал племянник Фрейда, Эдвард Бернейс.
Либеральная гегемония
Неспособность распознавать и учитывать интересы безопасности наших противников выходит далеко за рамки недостатка человеческой природы и является конструктом. После холодной войны Вестфальская система была отвергнута, поскольку политический Запад стремился к международной системе, основанной на гегемонии. В этой системе безопасность больше не зависит от поддержания баланса сил и учета интересов безопасности наших противников. Вместо баланса сил предполагается, что гегемон настолько могущественен, что неважно, подрываем ли мы безопасность наших противников.
Более того, либеральная гегемония подразумевает, что наше господство — это “сила добра”, приносящая пользу всему миру. Признание интересов безопасности, вызванное нашим стремлением к гегемонии, является предательством предположения, что мы являемся силой добра. Наши противники сталкиваются с дилеммой: либо признать гегемонию позитивной, либо оказаться противниками либерализма и цивилизации. Таким образом, гегемония рассматривается как либеральная норма.
Формат европейской безопасности заключается в интеграции всего континента под эгидой НАТО и ЕС, за исключением России. Мы создаём Европу, в которой страна с наибольшим населением, крупнейшей территорией, крупнейшей экономикой (по паритету покупательной способности) и наибольшей военной мощью не имеет места за столом переговоров. Предсказуемо – и это действительно часто предсказывали в течение последних 30 лет – что построение Европы без России неизбежно приведёт к Европе, противостоящей России. Однако цепляние за нарратив о благожелательном гегемоне мешает нам разглядеть очевидное.
Либеральная гегемония также развращает дипломатию, которая изначально была призвана выявлять общие интересы и проблемы безопасности для достижения компромиссов и смягчения конкуренции в этой сфере. Вместо этого дипломатия в условиях либеральной гегемонии приобретает педагогическую форму взаимодействия субъекта и объекта, учителя и ученика. В этих отношениях дипломатия не стремится к достижению компромисса, поскольку учитель не идёт на компромисс с учеником. Скорее, ученик должен идти на односторонние уступки.
Когда общественность принимает идеологические стереотипы о том, что любой конфликт — это борьба добра со злом, или либеральных демократий с авторитарными государствами, война становится добродетельной, а дипломатия — предательской. Таким образом, идеологическое манихейское мировоззрение стало проклятием и крахом политического Запада.
Эта статья представляет собой краткое изложение выступления профессора Гленна Дисена в Ватикане в июне 2025 года.
_____________
Гленн Дисен — профессор Университета Юго-Восточной Норвегии и редактор журнала “Россия в глобальной политике”. Он исследует геоэкономику, консерватизм и внешнюю политику России и Большой Евразии. Вы можете подписаться на него в X: @Glenn_Diesen.
Конец перевода